Несомненная реальность - Страница 191

191

Позади скрипнула дверь детской. Тимур обернулся и встретился взглядом с заспанной трехлетней девочкой в ночнушке.

— Папа, я хочу писить, — сонно пробормотала она.

— Сейчас, милая моя, — улыбнулся отец. — Люся, займись ребенком. Мне нужно идти, а то самое интересное пропущу.

Он осторожно отстранил уже в голос рыдающую жену, накинул на себя снятое с вешалки пальто, быстро зашнуровал ботинки и открыл входную дверь. Жена сидела на корточках, обнимая дочку, и сейчас ревели уже они обе. Тимур попытался растянуть губы в улыбке, но лицо предательски дрогнуло, и он поспешил отвернуться.

— Я постараюсь не задерживаться, — сказал он в пустоту лестничной клетки. — И не волнуйся за меня. Все закончится хорошо.

Осторожно прикрыв за собой дверь, он двинулся вниз по лестнице. Всхлипывающая женщина, отчаянно сжимающая дочь в объятьях, еще долго сидела на корточках, пытаясь уловить звук его возвращающихся шагов. Затем она отпустила девочку, выпрямилась и кое-как утерла слезы рукавом домашнего халата.

— Танечка, не плачь, — почти твердым голосом сказала она. — Папа обязательно вернется. Пойдем писить.

* * *

— Ты куда собралась?

Белла вздрогнула под загоревшимся в прихожей светом, застыв на полушаге. Откуда она?.. Девушка считала, что мать не слышала ее возни в комнате. Обреченно вздохнув, она повернулась. После того, как прервалась трансляция, прошло уже полчаса, и она отчаянно боялась опоздать. Ну что матери стоило выглянуть на минуту позже?

— Мама, я просто хотела…

— Шляешься ночами, — резюмировала мать, уперев руки в бедра. — То приходишь в час ночи, то в пять утра пытаешься из дома сбежать. Ты куда намылилась? Неужто Нарпреда защищать решила, вояка?

— Я…

— Никуда не идешь, — решительно отрубила женщина. — Марш к себе в комнату. Раздевайся и ложись спать. Мала еще глупостями разными заниматься. Да и не женское дело – воевать.

— Мне уже семнадцать! — вспыхнула Белла. — Я давно не ребенок!

— Повторишь лет через десять, тогда поверю, — покачала мать головой. — А пока что я за тебя отвечаю. Давай, ложись, и выбрось дурь из головы. Без тебя разберутся.

— Не лягу, — девушка упрямо покачала головой. — Мама, ну пойми же ты…

— И понимать ничего не хочу, — отрезала та. — Не хватало еще, чтобы тебя там застрелили случайно. А ну, хватит тут рассуждать! Марш в постель!

Белла вспыхнула маковым цветом.

— Нет, мама, — твердо сказала она. — Я должна идти. И не удерживай меня, я должна! Я себе никогда не прощу, если не пойду. Другие там сейчас жизнью рискуют, а мне дома отсиживаться?

— Бельчонок… — мать попыталась взять ее за руку, но она увернулась. В тусклом свете дочь заметила, как дрожат материнские пальцы. — Бельчонок, не выдумывай. Никто там жизнью не рискует. Никто и не пойдет…

— Нет, пойдут, — упрямо тряхнула головой девушка. — И я пойду. Не держи меня, мам! — внезапно жалобно попросила она. — Ну пожалуйста! Сегодня, может, судьба всего мира решается! Ну ма-ам…

Несколько долгих секунд женщина молча смотрела на дочь. Она вспоминала ее отца, каким тот выглядел десять лет назад, веселого забияку и сорванца, не остепенившегося даже после женитьбы и рождения ребенка. Ее Миша смотрел на нее глазами дочери, его озорные черты проглядывали в девичьем лице. И его характер… Да, она всегда знала, что дочь унаследовала характер отца.

Если бы тогда, десять лет назад, она удержала его, не позволила бы ввязаться в драку с пьяной компанией, пристававшей к незнакомой девушке, он остался бы жив. У нее был бы муж, а у дочери – отец. И, возможно, Белла не отбилась бы от рук, как сейчас. Нет, она не может отпустить дочь. Она – единственное, что осталось в жизни. Единственное, ради чего она до сих пор живет. Если с ней что-то случится, останется только лезть головой в петлю. Нет, она не может…

Миша смотрел на нее глазами дочери. Остался бы он сегодня в стороне? Нет. Наверняка нет. Забияка и хулиган, он в то же время обладал каким-то извращенным чувством справедливости. Она не смогла бы удержать его. И имеет ли она право удерживать унаследовавшего его характер дочь? Да, она сумеет запретить девчонке уйти на улицу сегодня. Но простит ли та ей когда-нибудь?

— Бельчонок, — тихо проговорила она, удерживая неожиданно навернувшиеся слезы. — Присядь пока. Ты уходишь надолго, когда вернешься, непонятно. Я сделаю с собой бутербродов.

* * *

Ночная тьма окутывала столицу. Редкие фонари тускло освещали пространство возле столбов, оставляя большую часть тротуаров неосвещенными. Город спал. Он всегда спал в это время. Где-то там, далеко на юге, в жарких мегаполисах Сахары, крутились неоновые рекламы, превращая своими сполохами черную тропическую ночь в удивительную фантасмагорию, летели по ярко освещенным улицам шикарные лимузины, чернокожие аборигены, сливаясь с мраком обнаженными руками и ногами, высыпали на тротуары, радуясь ночной прохладе и возможностью выбраться из-под ледяных струй кондиционеров. Здесь же, на севере, ночью города спали, и только редкие грузовики и патрульные полицейские машины разрезали серую снежно-слякотную темноту улиц и переулков тусклым светом фар.

Так шло всегда – но не сегодня. Нынешней ночью страна не спала. Страсти бурлили в тесных квартирах панельных многоэтажек, просторных ветхих комнатах особняков дореволюционной постройки и в комнатах деревянных бараков. Телевизоры тихо шипели в углах статикой бессмысленных помех прерванного вещания, и горячечный шепот – только бы не услышали соседи – вторил шорохам эфира.

191